fleur - русская рулетка

looks like alexandra daddario

название эпизода«цитата»

описание [по желанию]

Do you think it can protect people? What? Love.

Крепкий сон – непозволительная роскошь для Леона.
Его сон – вечное состояние «начеку». Каждый шорох, каждое дуновение ветра, движение насекомых за окном – он должен чувствовать абсолютно всю территорию в округе особняка. Ему бы расслабиться, отпустить всё и погрузиться в страну грёз, но это было бы слишком просто.
Животный инстинкт не имеет кнопок включить/выключить. Инстинкт к выживанию и защите ценного. Ценного? Леон устал думать о том, чем он вообще занимается. Ходит с красивой женщиной по улице? Закрывает и открывает замки в огромном особняке? Всё куда прозаичнее –  живёт на коротком поводке у самодовольной богине, которая в каждом проходящем мимо видит врага, и не получает взамен ничего, кроме крыши над головой.
«Словно в цирке», –  думает Леон и переворачивается на спину.
Спустя столько лет жизни близ Геры, Леон всё же немного умерил свой пыл. Он понял, спорить с ней бесполезно, пытаться в чём-то убедить – тоже. В целом, что ему жаловаться – накормлен, не знает нужны в деньгах и практически свободен.
Леон скалится.
Каждый раз он почти до рычания спорит с Герой о распорядке дня. «Ты понимаешь, что у меня есть планы?», «Ты не единственное существо в моей жизни», «Хватит придумывать проблемы из воздуха.  Ничего страшного не случится, если ты один день будешь без меня» –  и ещё сотни фраз в попытке доказать своё право на жизнь без Геры, вне её дома.
Гера никогда не сможет полностью приручить льва.
Леон никогда не сможет безоговорочно подчиниться.
Леон знает, что его звериный характер – инструмент выживания.
Леон смотрит в потолок и не может сомкнуть глаз. Всё не в порядке. Слишком тихо. Он не слышит буквально ничего и щёлкает выключателем настольной лампы, чтобы убедиться, что ещё не потерял органы чувств.
Леон не понимает, что это за ощущение. Будто в один момент выкачали весь кислород, разрежённый воздух давит, вызывая чувство беспокойства. Он ненавидит эту, безусловно исключительно человеческую, способность испытывать бесконтрольный страх. Его жизнь на инстинктах, как он сам думает, намного рациональнее и никогда не подводит. Инстинкты не подводят, потому что главный из них – самосохранение.
Леон чувствует – что-то не так.
Леон вздыхает и откидывает одеяло в сторону. Сегодня уснуть точно уже не получиться.
Он нехотя поднимается с кровати, ступая голыми ногами на ледяной пол и в тысячный раз напоминает себе о необходимости покупки ковра.
Нужно успокоить себя и обойти дом, удостоверившись, что ничего не произошло. Но сначала нужно проверить Геру. Он так делает после каждого пробуждения и это уже рефлекс.
Их комнаты находятся совсем рядом из принципа безопасности. Однажды, он пошутил, что если она так беспокоится о своей жизни, то могла бы выделить для него место на коврике у кровати. Гера к шуткам равнодушна и уже на следующий день белый махровый ковёр из икеи был куплен.
Леон больше не шутит с Герой, но давно перенёс в её комнату своё кресло для тех случаев, когда действительно чувствовал близкую опасность, и проводил ночь словно дозорный. 
Он знает, что по его же просьбе она никогда не запирает дверь в спальню, но всё равно сначала стучит из вежливости и уважения к личному пространству. Но не получается никакой реакции.
Леон напрягается. Она всегда всё слышит и сразу просыпается. Он уверен, что даже в его утренние проверки, она чувствует, что он рядом.
Её комната кажется более светлой, чем его, из-за пробивающегося между шторами света от уличных фонарей, но здесь также до одурения душно.
У Леона звериное зрение и чуткий слух. Он видит, как лицо Геры искаженно страхом и болью, губы шепчут что-то сбивчивое и непонятное, а на лбу проступают первые капельки пота. Леона это не удивляет. Он знает, что она часто спит беспокойно, ворочается в постели до утра и подвержена фантомам прошлого, живущим глубоко её светлой головы.
Но сегодня что-то изменилось. Это не просто плохие мысли.
Он прислушивается к обстановке и в голове лишь одно: разбуди её.
Леону хочется засмеяться, спросить у самого себя зачем? и почему бы ему не оставить её. Прямой угрозы жизни нет и ему следовало бы проверить дом.
Иногда ему кажется, что рядом с Герой он становится более человечным.
Когда Леон присаживается на край кровати, она слегка прогибается под его весом, а Гера глубоко вдыхает и проводит рукой по воздуху, будто пытаясь поймать призрака. Он перехватывает её ладонь и слегка сжимает.
Реакции нет.
Леон перехватывает её за оба плеча и начинает несильно трясти, повторяя в полголоса: «Проснись».
Реакции нет.
В момент, она начинает кричать, не открывая глаз, что Леону приходится даже чуть отступить. Она кричит истошно, с надрывом, будто её по кусочкам раздирает неведомое существо.
Леон скалится. Проклятье.
Он включает лампу на прикроватной тумбочке, которая придаёт пространству тёплый и мягкий свет. Так-то лучше. Даже дышать стало свободнее. Но она никак не реагирует.
Леон крепко сжимает её плечи и пытается приподнять в сидячие положение.
– Хватит. Всё в порядке, проснись, –  он начинает злиться и почти кричит на неё. Какого чёрта вообще происходит.
Реакции нет.
Леон ненавидит свою работу. Леон не нанимался в няньки. Это не его дело помогать при ночных кошмарах.
Леон с раздражением бьёт её по лицу.
И это срабатывается.
Она приоткрывает глаза, но не смотрит на него.
– Ты слышишь меня? Не отключайся.
Её взгляд расфокусирован, дыхание сбивчивое, и он слышит не своё, а её сердце.
Хорошо, уже хорошо. Во всяком случае она перестала кричать.
– Что случилось? – он хмурится с настороженностью и уже без раздражения, – я не чувствую рядом опасности. Это просто сон, правда? Тебе нужно успокоиться.
Он всё ещё держит её и надеется, что она его слышит.
Утешать Леон не умеет. Если только отключать лёгким ударом в голову.
Его руки слишком сильно сжимают её плечи, и он ослабляет хватку. Рядом с ним она смотрится миниатюрнее и слабее, чем на самом деле. Леон знает, что за этим миловидным личиком скрывается богиня, способная разрушить континенты.
Но не сейчас.
Его богиня постепенно разрушает сама себя.
А он, как верный зверь, всегда рядом

Леон прислушивается к тишине. Деревья за окном покачиваются от порывистого ветра, и Леон чувствует, что надвигается буря. Но в комнате с запертыми на замок окнами воздух удушливый, как перед грозой.
Личной грозой для двоих.
Он откидывается на спинку кресла и пытается усесться удобнее. Гера никогда не была склонна к заботе о комфорте своего телохранителя, поэтому мебель она покупает исключительно по своему вкусу и категорически запрещает Леону самому что-то приносить в дом. Она всеми своими действиями напоминает – знай свою роль. Единственное о чём она заботится – внешний вид мужчины – она сама покупает ему костюмы, чаще через интернет, и улыбается настолько широко, что Леон часто чувствует себя разодетым клоуном. Он не спорит с ней по поводу одежды, потому что, честно говоря, ему абсолютно всё равно. Вещи дорогие, качественные, не сковывают движение – большего ему не нужно.
Леон надеется, что Гера сможет быстро уснуть, но верится в это слабо. Она продолжает сидеть в постели, комкая край одеяла руками. Периодически он ловит на себе её взгляд, но никак не реагирует.
Если игнорировать, она перестанет, правда?
Сонливость не отпускает. Он старается сконцентрироваться на свете настольного торшера и прислушивается к своим ощущениям.
Ему некомфортно, но причину объяснить он не может. Кажется, напряжение в комнате скоро начнёт искриться.
Леон снова злится и выдыхается.
Спокойно.
Гере часто снятся кошмары. Леону сны не снятся. Совсем. Или он их не запоминает. Он просто проваливается в бессознательное и не видит ничего. Пустота. Вечная, непроглядная тьма, где нет ничего – ни звуков, ни запахов, ни движений.
Пустота – отражение его подсознания. У Геры есть жизнь, многовековое прошлое и воспоминания. У Леона – только рванные картинки, как от испорченной плёнки, засвеченной на солнце. Ярость, вкус человеческой плоти, Геракл, боль и темнота – всё, что может представить себе Леон из своего прошлого.
Наверное, ему стоило бы об этом переживать. Но какой смысл? Сейчас его положение почти такое же – ярость, запах смерти и с новым Гераклом, он уверен, обязательно встретится.
Леон думает, что у каждого есть своё предназначение – цель жизни, подпитка с небес или маниакальная идея, как угодно.
Гера – его якорь, держащий на земле, не дающий двигаться, но давшая смысл к существованию. Чтобы он делала без неё?
Леон затрудняется ответить самому себе.
Взрыв.
Что? Она что-то говорит.
Кажется, Леон задремал и рывком вскидывает голову, смотря Гере в глаза.
Раз-два-три. Слова-слова. Звон в ушах.
Соберись.
Ужас? Она издевается.
Леон хмурится и не может определить степень серьёзности её вопроса.
Ужас питал его всегда, разжигал яростный огонь внутри и давал силы бороться. Он не уверен, что они оба одинаково понимают это слово. Для Льва ужас – ощущение исключительно человеческое. Животные чувствуют страх, тревогу, прижимают уши и готовятся к атаке.
Люди склонны к оцепенению. Страх полностью их поглощает, лишая способности рационально мыслить.
Звери выигрывают – алогичная реакция всегда срабатывает мгновенно.
Человек погибает с отражением ужаса в глазах. Лев умирал с желанием возмездия.
Женский голос не пропадает. Леон не разрывает зрительный контакт.
Детская игра в гляделки. Леон не сомневается в своей победе.
Доверие-доверие. Опять слишком человечно.
Ему хочется повторить за ней это слово, попробовать на вкус, осмыслить его. Не смотря на свою оболочку, Леон не считает себя человеком. Он чувствует острые когти под кожей, непробиваемую шкуру и золотистую гриву. Он руководствуется звериными инстинктами.
Гера не пытается сделать из него человека. Она лишь подкрепляет его роль животного. 
– Доверие…  – его голос чуть хрипит, ему будто неловко произносить это слово. Оно чужеродно, не для него. – Тебе не кажется, что это слишком помпезное слово для нас? – уже громче. – У меня нет выбора, ты это прекрасно знаешь. Моя жизнь в твоих руках, твоя – в моих. Может, взаимовыгода? – в его глазах пляшет свет от лампы, кажется, он нашёл подходящее слово.
Леон ещё в прошлой жизни знал, что за всё нужно платить. За жизнь, за славу, за деньги, за защиту. «Ты мне – я тебе» – правило старо как мир. Постулат, благодаря которому люди и боги ещё не вымерли.
Леон хорошо усваивает правила любого мира. Его жизнь зависит исключительно от её желания.
Леон думает, сколько она проживёт без него?
Месяц? Три? Полгода? Год? Не больше года.
Он помнит, как она стояла за его спиной перед толпой вооружённых людей. Он помнит её стальной голос и тихое: «убей их всех». Он помнит вязкую кровь на своих руках и непригодную для дальнейшего ношения белую рубашку. «Купим тебе новую. Поехали», - всё что она сказала тогда, не дрогнув ни единой мышцей лица.
Доверие – это стоять за спиной или закрывать другого?
Сможет ли она отдать свою жизнь за него? Леон смеётся своим мыслям. Ага. Конечно, размечтался. Она скорее сама съест тебя на ужин с бокалом красного вина.
Он опускает взгляд вниз. Белый икеевский ковёр – знак.
Твоё место всегда подле богини.
Леону не свойственна сентиментальность. Он не настолько подвержен эмоциям, как Гера. Часто он ловит себя на мысли, что абсолютно её не понимает.
Они разные по своей сути.
– Ты же сама мне не доверяешь, правда? – ни доли издёвки, простая констатация фактов. – Если бы доверяла, то давно бы дала волю и право выбора. А так, держишь словно бойцовскую шавку. 
Леон на пару секунд прикрывает глаза. Всё ещё тишина и их глубокое дыхание.
– Не стоит разводить со мной философские беседы. Хочешь что-то сказать – говори конкретно. Приказать – я слушаю.
Он говорит без раздражения, но чеканя каждое слово, чтобы она точно услышала. Он не понимает её намерений и ему это не нравится.
Леон чертовски устал от недоговорённостей и сентиментальности.

Леон думает, что вся эта ситуация до абсурдного глупая. Они словно в сериале, который крутят после новостей в базовом пакете каналов. Эти низкобюджетные плоды производства телевизионных компаний, сюжет которых предсказуем до отвращения. Какой бы ни была история, она всегда заканчивается слащавым «жили долго и счастливо».
Леон горько усмехается – ему до «долго и счастливо» никогда не дожить.
Он видит лицо Геры недалеко от себя и не чувствует ничего. Абсолютная пустота, как будто перед ним просто фантом. Он смотрит куда-то сквозь неё, отвлекаясь на звук свистящего ветра за окном.
Леон вздрагивает как от электрического разряда.
Что?
На долю секунды он теряет зрение. Есть только осязание.
Её рука ледяная, резко контрастирует с его вмиг вспыхнул лицом.
Леон цепенеет.
Он раньше прикасался к ней, чувствовал незащищённую кожу. Но случайно, ненароком или в целях безопасности для её же блага.
«Я не должен был к Вам прикасаться» - фраза будто из прошлой жизни.
Теперь ты сама ко мне прикасаешься.
Закрыть глаза и почувствовать.
Он помнит, как впервые осознано ощутил её прикосновения.
Она просто предложила ему пойти в ресторан – он смерено принял её волю.
Леон помнит, что в тот вечер всё было по-другому, рядом с ним был другой человек. Не та горделивая ледяная королева, чьему слово он должен следовать беспрекословно. Нет. Те летние часы он провёл с безупречно красивой девушкой, которая рассказывала что-то о фильмах и книгах. Леон к культуре был абсолютно равнодушен, но её слушать ему нравилось. Он помнит, как она улыбалась, заправляла, выбившиеся из сложной причёски, прядки за ухо, и смотрела на него светлыми глазами, в которых не было, уже приевшегося, снисхождения. Она смотрела на него с интересом, лёгкой и не злой усмешкой, будто видела его впервые. Он тогда практически молчал, завороженно наблюдая за женщиной и думал, что вероятно, ему это просто снится.
Леон помнит, что в тот вечер на ней было чёрное, поразительно короткое платье с рукавами чуть ниже локтя. Потом он его больше на ней ни разу не видел, и оно так и сталось символом необычного вечера в его памяти.
Леон знает, что Гера обожает высокие каблуки, из-за которых ему часто приходится поддерживать её под руку, чтобы на этих невозможных женский ходулях она не переломала себе ноги. Но даже на них её макушка находится чуть выше уровня его плеча. Леона это забавляло всегда – подчиняться женщине, которая даже ниже тебя и смотрит снизу-вверх, но так, что прекословить не хочется.
В тот вечер, который был посвящён её дню рождения, они возвращались домой уже глубокой ночью. Ему бы стоило что-то ей сказать, поздравить или что там делают все обычные люди. Дарят цветы? И так весь дом в этих растениях, что не продохнуть. Подарить ей подарок? Но какой и нужно ли ей вообще что-то. Леон не имел не малейшего понятия, как вести себя в этой ситуации. Он чувствовал себя максимально странно, такое поведение было ему в новинку, но он не мог сказать, что ему не нравилось. Ему было комфортно.
Как только они пересекают порог дома и хлопает массивная дверь, Гера прямо в коридоре снимает с себя туфли с вздохом облегчения. Ему бы удивится, зачем носить то, что доставляет дискомфорт. Но, чёрт возьми, он бы отдал многое за то, чтобы она всегда была на каблуках. Кажется, у него появляются свои личные человеческие слабости.
Он смотрел на неё заворожённый, всё ещё стоя у двери и пытался запомнить последние минуты ускользающего дня, в котором она была совсем другой.
Шаг. Раз-два-три. Рука тянется сама по себе – разряд.
Её холодные пальцы в его крупной и горячей ладони. Без слов, только прикосновения и взгляд, пытающийся что-то донести.
Будь такой чаще, пожалуйста.
«С днём рождения. Было приятно провести вечер», – мягкие слова срываются с губ и одна улыбка на двоих. 
Смертные на удивление чувствительны ко всякого рода датам.
Леон на удивление чувствителен к её прикосновениям.
Леон быстро моргает, пытаясь понять, снится ли ему это, может у него галлюцинации из-за духоты. Или действительно он чувствует её настоящую, смотрит ей в глаза, как в тот раз, с заворожённостью и полным непониманием происходящего.
Его щёки пылают от её прикосновений и ему до безумия хочется, словно коту, ластится к ней, чувствовать тепло её рук на своей коже.
Зачем она это делает? Чего добивается? Во что играет?
У Леона десяток вопросов и абсолютное отсутствие ответов.
Снова её голос. Ему почему-то сейчас до безумия трудно улавливать, что она говорит, будто на каком-то неизвестном языке.
Уйти…
Он всё ещё хочет уйти?
Леон не знает.
О, эта проклятая человеческая натура! Леон не знает от куда в нём вообще какие-то ни было чувства. Наверняка, это невыносимая Гера постаралась, желая сделать своего телохранителя более похожим на живого человека. Хотел ли этого сам Леон? Конечно нет. Ему бы быть просто механизмом для выполнения поставленной задачи. Ему бы жить инстинктами и рефлексами.
Но человечность, к сожалению, не лечится.
Леон смотрит на Геру, всё ещё чувствует её ладонь на своей щеки, и он понимает – это конец.
Он либо уйдёт без возврата, либо останется до скончания их жизней, сколько бы их ни было.
Кадык Леона нервно дёргается и воздух лёгкие не проталкивается, будто он летит вниз с обрыва.
Шаг к краю пропасти.
Он чуть поворачивает голову и накрывает её ладонь своей. Не сильно, без нажима, давай возможность при желании отдёрнуть. Леон не знает, что он делает и что должен. Кажется, он видел подобную сцену в каком-то фильме, который показывала ему Гера. Он, подобно маленькому ребёнку, повторяет виденное ранее, потому что не имеет личных воспоминаний.
Ему хочется сказать: научи меня, объясни, покажи, что я способен чувствовать.
Леон знает, что ему нельзя приближаться к ней настолько близко.
Он знает, что где-то всё ещё есть её муж. Леон не уверен, что Гера его больше не любит.
Леон уже не в чём в своей жизни не уверен.
– Я не хочу уходить. – такие простые слова могут стоить ему слишком многого.
Прыжок в неизвестность.

Леон часто жаловался на современный мир.
Его недовольство было связано с собственной неприспособленностью к окружению. Умение пользоваться электроникой да банальное умение читать – всё это было заложено в человеческой оболочке, но приспособиться льву было невероятно сложно. Он, как младенец, под руководством Геры познавал реалии нынешнего положения и иногда сопротивлялся им. Так, если питание было ему жизненно необходимо, но умение пользоваться смартфоном, по мнению Леона, было абсолютно бесполезным. Старенькая кнопочная нокиа ярко-жёлтого цвета, принадлежавшая Гере около десяти лет назад, стала единственным, что принял Леон, как средство коммуникации.
Гера вздыхала, говорила, что он будто из каменного века, но не пыталась переубедить – какая в общем-то разница, чем пользоваться, главное личный комфорт.
Гера была проводником и в некотором смысле учителем для Леона первые полгода его жизни рядом с ней. Надо отдать должное её терпению – Леон не самый усидчивый ученик.  Научить чему-то ни было фактически зверя – задача повышенной сложности. Особенно тяжело было уговорить его пробовать ещё раз после череды неудач.
Помимо бытовых вещей, Леона долго и кропотливо нужно было учить манерам, правилам этикета и это уже была фактически дрессировка с кнутом и пряником. Мериться с бесконечными «ты должны», «это правильно», «нормальные люди себя так не ведут» ему было сложно и спустя месяцы скрежета зубов, вспышек гнева и раздражённых бормотаний, он всё же выработал новые рефлексы и взрастил в себе нового человека.
Вопрос человечности и своего определения слишком часто в последнее время занимал Леона. Чем больше времени он проводил рядом с Герой, чем ближе становились их отношения, тем более резко чувствовалась разница между ними. Леон не понимал много в её поведении, эмоциях и словах – будто она чувствовала, видела и понимала в миллион раз больше него.
Ему бы хотелось понимать её лучше, но в некоторой степени его это пугало.
Иметь холодную голову было преимуществом для Леона.
Он поднимает взгляд в зеркало заднего вида, ловя отражение Геры и непроизвольно улыбается. Сейчас она выглядит непринуждённой, без внешней напыщенности и защитного покрова. Он не уверен, что она действительно так просто может изменить себя, но попытаться всё же стоило.
Выезд из города в любом случае был хорошей идей, как ни посмотри.
Несколько раз поручения Геры были связаны с пригородами, но не дальше.
В какой-то мере, Леон организовал эту поездку для себя, чтобы почувствовать, что жизнь не заключена в стеклянных индустриальных джунглях.
Ему очень хотелось увидеть океан. Он абсолютно не помнил настоящего звука прибоя, ощущения морского воздуха и вид заката над водой. Он забыл какого это, чувствовать раскалённые песок под ногами, слышать тишину летнего вечера на побережье и жить моментом.
Ему определённо не хватало солнца в Вашингтоне; лето, по его мнению, длилось слишком мало, а снежная зима со слякотью вообще убивала всякое желание выходить из дома.
Ему бы перебраться в вечное жаркое лето.
– Я думаю, было бы неплохо сменить обстановку. –  Леон старается не отвлекаться от дороги и боковым зрением ловит взгляд Геры, – Ты же уже давно живёшь в одном городе. Неужели не хочется чего-то нового? Я понимаю, что ты привыкла и обосновалась и, возможно, планируешь доживать в эту жизнь в Вашингтоне. Но… – он замялся, не зная, как объяснить ей свои мысли. – Я хочу, чтобы ты подумала о реальном переезде, хорошо? Желательно в более тёплое место с пальмами.
Леон смеётся над своими словами.
Ага, а ещё с домом у моря в гавайском стиле, горячие тосты по утрам и общая спальня.
О великий Зевс, просто american dream. 
На самом деле, Леон понятия не имел, держит ли что-то или кто-то Геру в конкретном месте. Родственники из огромного пантеона периодически звонили и крайне редко появлялись – это было слабо похоже на человеческие семейные отношения. Были ли у Геры друзья? Скорее да, чем нет. Леон не особо вникал, кто они: были как боги, так и смертные. Но что значит дружба для богини, прожившей неисчисляемое количество жизней?
Леона держала только Гера. Он знал и принял для себя, что готов идти с ней на край света.
Леон надеялся, что смена места жительства прекратит её постоянную озабоченность своей безопасностью и нервную настороженность.
Щелчок.
Неожиданно в голове Леона появился вопрос – а будешь ли ты нужен ей?
Несмотря на то, что их отношения действительно стали более доверительными, он не был уверен какую роль играет теперь. Он всё ещё её телохранитель, готовый костьми лечь за её неё; всё ещё неплохой, но скучноватый собеседник. Дружба ли это? Весьма сомнительно и слишком абстрактно.
Леон знает одно – по своей воли он больше её не покинет. Кажется, люди говорят в такие моменты «ты мне дорог».
Машина начинает слегка дёргаться и будто глохнуть. Леон напрягается и скидывает скорость.
Сегодня утром Леон был в эйфории и кажется что-то забыл.
Что-то очень важное. Взгляд на приборную панель.
Чёрт.
– Эм… – Леону не хотелось признавать, что что-то пошло в его плане не так. – Ты не могла бы посмотреть по картам, где ближайшая заправка?
Сегодня утром Леон забыл заправить машину.

Леон и Гера редко обменивались подарками.
Он не совсем понимал для чего нужен весь этот церемониал. Гера говорила, что так люди выражают своё расположение, привязанность и любовь. Он изначально понимал, что она чего-то не договаривает. Со временем жизни среди людей, он понял, что подарки часто не выражают ничего, кроме желания получить какую-то выгоду – например, вы хотите повышения на работе и дарите своему начальнику баснословно дорогую вещь, которая даром никому не нужна, но он вас запомнит. Исключения составляли лишь дети, рисующие весьма уродливые, но милые рисуночки про маму и папу цветными карандашами, которым так умилялись взрослые.
Уровень навыка рисования у Леона был ещё хуже детского, а Гера, к сожалению, не его мамочка, чтобы радоваться каждой каракульке ребёнка.
Он помнит свой первый подарок на их общее Рождество. В ту зиму Вашингтон накрыла сильнейшая снежная буря и на несколько дней город был полностью парализован, поэтому Леон скрепя зубами находился в компании Геры без возможности побега. В то время, они даже толком ещё не научились общаться друг с другом – любая реплика мгновенно получила выпад с другой стороны и весь разговор был больше похож на фехтование любителей, когда навыки есть, но по-настоящему задеть друг друга практически невозможно.
Если память Леона не начинает его подводить, то в тот вечер на Гере был не по размеру, огромный вязанный серый свитер, домашние, растянутые на коленях, штаны с рождественским принтом – белыми ёлочками и высокие розовые носки, будто из детского отдела, скользящие по кухонному кафелю – Леон каждый раз надеялся, что она разобьёт себе голову.
Они сидели в гостиной с огромной наряженной ёлкой, которую она заставила его тащить из магазина через весь город без машины. Он пообещал себе, что выкинет потом её на голову Гере.
Рождество – время, когда все телеканалы решают крутить старые праздничные фильмы и люди, к большому удивлению Леона, реально смотрят из года в год, несколько десятилетий одно и тоже, повторяя за героями уже заученные фразы. Гера говорила, что в этом и есть некий культурный код, то, что объединяет людей. Конечно, ему было это не понять. По его мнению, общий враг – единственное, что могло собрать разрозненных людей в сплочённую группу с одной целью. Чувства, менталитет, искусство, язык – всё это можно искоренить, заменить на новое. Люди поразительно гибки в своём мышлении, не стоит большого труда внушить им новые идеи, главное делать это с энтузиазмом и уверять, что они – избранные, сверхлюди – и, никакого колдовства, за вами уже идёт толпа.
Люди с радостью забудут все рождественские фильма, если вы убедите их в правильности иудаизма и предложите им праздновать Хануку.
Леон не любил праздники, потому что не мог их понять.
День рождения Геры – единственное, что стало ему близко.
У Леона не было праздничного настроения. Его не особо интересовало происходящие на экране, но других форм досуга не предвиделось, поэтому он со старанием пытался запомнить множество героев, проклиная человека, который придумал собирать несколько коротких новелл в один фильм – невозможная каша, которая только мешает восприятию цельной картины.
– Может быть, это всё, что мне нужно. В темноте я вижу тебя, – знакомый женский голос сливается с мелодией из фильма.
Леон с интересом пощурился, но говорить ничего не стал. Гера часто напевала себе что-то под нос. Он крайне редко спрашивал об оригинале песни, только если считал это по-настоящему занимательным.
Она ходила по комнате, чуть пружиня на носочках и в мгновение появилась за спинкой его кресла. Его раздражала её излюбленная привычка неожиданно оказываться за его спиной, на крае поля его зрения.
– Я не буду много просить в это Рождество, – уже другая мелодия, уже громче и яркая коробка перед носом.
Красная, блестящая обёртка с чуть кривым бантом из простой верёвки. Леон с недоверием берёт подарок из её рук, и кивает в знак благодарности, но продолжает молчать.
Она смеётся и в несколько шагов пересекает комнату, прыгая на диван, продолжая подпевать в так мелодии.
Вот и весь праздник.
Леон открыл коробку только через несколько дней, обнаружив там тонкую золотую цепочку, которую, из принципа. за два года никогда не надевал, но часто носил в кармане и перебирал пальцами, как чётки.
Спустя два года он всё ещё носит тонкую цепочку с собой.
Прохладный воздух со стороны открытого окна Геры возвращает концентрацию. Она разговаривает с ним спокойно, чуть играя голосом, как принято между людьми, связанных близкородственными отношениями.
Леону бы опять задаться вопросом кто мы друг другу?
– Я взял плед, – отвечает он так, будто это вполне решает вопрос с крышей над головой, – и на случай дождя у нас есть зонт. Что тебе ещё нужно? – он усмехается.
Я готов отдать тебе свою куртку, думает он.
Я готов отдать тебе свою жизнь, не хочет думать он.
Он правда не продумывал детали их поездки. У них не было даже конкретного пункта назначения, поэтому искать жильё непонятно где – идея абсурдная.
Ему бы стоило задумать, что такая импульсивность до добра не доводит.
Но думать об этом, вдыхая океанский ветер, совершенно не хочется.
– Если серьёзно, то в машине достаточно места для сна, если разложить сидения.  – после слишком долгой паузы добавляет он. – В комнате ты можешь посидеть и в Вашингтоне, а у нас с тобой вылазка к океану, и я не собираюсь показывать тебе его через окно номера отеля.
Он смотрит на неё и улыбается. Ему не хочется думать о том, что их ждёт завтра или через неделю. Ему хочется жить рядом с ней сейчас, быть рядом, дарить радость.
Леон ничего не понимает в подарках и женщинах.
Он надеется понять Геру.
На горизонте начинают появляться силуэты небоскрёбов и Леон успокаивается, понимая, что они почти добрались до своей цели.
Остальное время они едут молча – Гера наблюдает за пролетающим пейзажам, Леон всматривается в линию горизонта, желая наконец достигнуть цели.
Ему бы остановиться и сделать перерыв – долгая дорога вымотала и руки буквально срослись с автомобильным рулём.
Ещё чуть-чуть и я покажу тебе мир.
– Я всегда буду рядом. – произносит он чуть тише обычного, когда они останавливаются на светофоре, и кладёт руку ей на колено.
Вот и всё. Леон только что добровольно подписал себе приговор.